Чтобы помнили: трудармия, лесные лагеря, Усольлаг

22.03.2023

Говоря о ГУЛАГе нельзя не упомянуть о таком явлении как трудармия. Очень странная формулировка и именно она говорит о всей циничности и беспринципности репрессивной системы ГУЛАГа, созданной Сталиным и его поборниками. Трудармеец — это вроде как и не заключенный, а мобилизованный на труд армеец. На Северном Урале, так получилось, в роли трудармейцев оказались этнические немцы, депортированные с Поволжья. Лучше о трудармии, чем сами участники тех печальных событий и их прямые родственники, не расскажет никто. Поэтому, мы приводим некоторые фрагменты из статьи Виктора Дизендорфа — историка и исследователя феномена трудармии — сына, одного из тех самых немцев, которые прошли через все ужасы сталинского ГУЛАГа и сумели выжить. Данная статья опубликована в мартирологе «Книга памяти немцев-трудармейцев Усольлага НКВД/МВД СССР 1942-1947»

Виктор ДИЗЕНДОРФ

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ: ТРУДАРМИЯ, ЛЕСНЫЕ ЛАГЕРЯ, УСОЛЬЛАГ

http://pmem.ru/2054.html

Так называемая трудармия 1940-х гг. — одна из самых трагичных и все еще мало изученных страниц в многовековой истории российских немцев. До середины 50-х гг., когда уцелевшие трудармейцы вместе с остальными немцами СССР существовали в режиме «спецпоселения», советская печать полностью умалчивала не то что о трудармии, но фактически вообще о существовании немецкого населения в нашей стране. Затем, вплоть до провозглашения горбачевской гласности, в СССР дозволялось писать о трудармейцах исключительно в контексте «самоотверженного труда советских немцев в тылу в годы Великой Отечественной войны», и то только на страницах немногочисленных и малотиражных немецких газет.

Трудармейская тематика пробила себе путь к читателям (в основном — тех же газет для российских немцев) лишь в конце 80-х гг. При этом единственным источником таких публикаций служили воспоминания самих трудармейцев. Данный этап в освещении темы трудармии увенчался выходом в свет 1-го издания книги Г. Вольтера, самого известного ныне летописца этого явления. Автор не только запечатлел воспоминания многих трудармейцев, включая свои собственные, но и попытался — насколько это было возможно безо всякого доступа к архивным материалам представить анализ трудармейского феномена…

…Так, В. Бруль без обиняков писал в 1995 г.: «Само это понятие [трудармия] использовалось только в бытовом лексиконе… Нежелание употреблять слово трудовая армия легко объяснимо. Работа в трудармии в полном смысле слова носила рабский характер с ухищрениями XX столетия. Нарушались все международные соглашения о правах человека, о недопустимости принудительного труда. Но ведь в глазах мирового сообщества СССР должен был выглядеть пристойно…». Ханжеское стремление «выглядеть пристойно», творя крайне непристойные дела, действительно типично для советских (и не только советских) властей, однако в данном случае это мало что объясняет. Во-первых, понятия «трудармия» и «трудармейцы» ничуть не больше ассоциируются с принудительным или рабским трудом, чем термины «рабочие колонны» и «мобилизованные», которые обычно использовались вместо них в соответствующих советских директивных документах. Во-вторых, эти документы, как хорошо известно, были строго секретными и отнюдь не предназначались для приукрашивания образа СССР перед лицом «мирового сообщества». Э. Штромайер (Германия), напротив, резонно полагал, что для тогдашних советских властей понятие «трудармия» не могло иметь негативной окраски. Но и его выводы столь же маловразумительны: «Когда и кем было впервые употреблено понятие «трудармия», неизвестно», однако «неологизм «трудармия» появляется лишь в конце войны». Если уж «неизвестно», то почему же тогда «в конце войны»? К примеру, Я. Шмаль писал в своей книге воспоминаний, главы из которой публикуются в настоящем издании, что впервые услышал это слово еще в январе 1942 г., на призывном пункте, куда ему вручали повестку о предстоящей мобилизации в трудармию…

…Впервые попав в архив подобного лагеря — Усольлага — и заглянув в первое же личное дело трудармейца, автор данных строк тотчас обнаружил ответ на сакраментальный вопрос, который занимал наших авторов, не имевших то ли возможности, то ли желания обратиться к подобным источникам. Так вот, термин «трудармеец» встречается во всех личных делах последних, просмотренных мной: в актах о смерти, в актах о погребении трудармейцев, наконец, в приговорах, которые выносились им по различным поводам пресловутыми «тройками». Чем, спрашивается, не официальные документы, отсутствие которых постулировали вышеупомянутые авторы?

Таким образом, происхождение терминов «трудармия» и «трудармеец» в 40-х гг. вырисовывается достаточно отчетливо. Да, их, насколько известно, не употребляли центральные директивные органы (ГКО и т. п.) по всей видимости, потому, что правящая верхушка еще помнила об использовании подобных понятий в начале 20-х гг. Тогда, как известно, они применялись к военнослужащим Красной Армии, демобилизация которых после Гражданской войны была отсрочена, чтобы использовать их рабсилу для различных хозяйственных нужд. Но одно дело — красноармейцы, ничем не запятнавшие себя в глазах советской власти, и совсем иное — презренные российские немцы, публично объявленные «диверсантами и шпионами», пособниками немецких фашистов. Вот и применили к немцам и другим «враждебным» российским народам такие термины, как «рабочие колонны» (между прочим, весьма созвучно с выражением «пятая колонна») или «трудмобилизованные»…

…В целом нельзя не отметить, что новое слово о трудармии удалось сказать в последние годы лишь тем авторам, которые обратились к третьему важнейшему источнику изучения этого явления — местным архивам. Начало было положено, пожалуй, уже Г. Вольтером, который с 1991 г. приложил массу усилий для исследования материалов Бакалстроя (Челябме-таллургстроя), хранящихся в Челябинском областном архиве…

…Усольлаг (Усольский исправительно-трудовой лагерь) был одним из многих лагерей сталинского «Архипелага ГУЛАГ». Этот лагерь, организованный 5 февраля 1938 г., в разгар кровавой «ежовщины», имел многочисленные лагпункты, разбросанные по таежному северу Пермской (Молотовской) области. Управление лагеря находилось в Соликамске. Уже в 1938 г. в Усольлаге насчитывалось свыше 10000 заключенных, а на 1 января 1942 г. — более 37000 (максимальная численность за время его существования).

После того, как в начале 1942 г. в Усольлаге были созданы отряды для мобилизованных немцев, к ним добавились тысячи немцев-трудармейцев. Они считались не осужденными, а «мобилизованными в рабочие колонны», однако, как показал еще Герхард Вольтер, если их реальное положение и отличалось от положения заключенных, то разве что в худшую сторону…

…Все перечисленные 7 лагерей были крупными, но Усольлаг выделялся и на этом фоне, опережая остальных как по количеству заключенных, так и (в 1943-1945 гг.) по численности трудармейцев (в 1942 г. по последнему показателю первенствовал Ивдельлаг). При этом, судя по воспоминаниям выживших трудармейцев, Усольлаг мало чем отличался от других лесных лагерей НКВД: та же заброшенность в самые глухие места и полная оторванность от внешнего мира, тот же каторжный труд на лесоповале и лесосплаве, те же гибельные условия существования в голоде и холоде, та же чудовищно высокая смертность. Однако в исторической памяти российских немцев Усольлаг занимает, пожалуй, особое место в немалой мере потому, что у него, в отличие от большинства других трудармейских лагерей, были свои замечательные летописцы. Я имею в виду и первую очередь Фридриха Лореша из г. Копейска Челябинской обл., ныне живущего в Ренгсдорфе (Германия), и Якова Шмаля из Уфы, умершего недавно в Берлине, воспоминания которых публикуются ниже. Трудармейцы, не считая женщин, попали в Усольлаг в основном в составе двух потоков: в начале 1942 г., когда туда были отправлены около 5 тыс. российских немцев, депортированных в 1941 г. на Алтай и в Северный Казахстан или ранее проживавших в последнем регионе, и с лета 1942 г., когда имамен умиравших трудармейских узников Усольлага сюда стали перебрасывать трудармейцев из других лагерей, а также немцев-заключенных. Ф. Лореш находился в первом из этих потоков, Я. Шмаль — во втором. Эти люди, обладая редкостной памятью, скрупулезностью, страстным стремлением, наконец, высказать наболевшее, да и заметным литературным дарованием, сумели рассказать об Усольлаге очень многое. Многое, но, конечно, далеко не все — хотя бы потому, что условия существования на многочисленных лагпунктах Усольлага не были полностью идентичными. Это заметно уже по датам смерти трудармейцев, приведенным в нашем мартирологе. Среди моих ближайших родственников в Усольлаге отбывали трудармию пятеро: отец, мой единственный дядя по матери и трое двоюродных братьев по отцу. Из них довелось пережить Усольлаг только отцу (иначе бы и не писать мне сегодня этих строк) и двум моим братьям. При этом погибшие дядя и брат выделялись среди них пятерых и своей молодостью, и физической крепостью. Как тут не вспомнить горькие слова, высказанные публично еще Г. Вольтером: в трудармии чаще других гибли самые молодые и сильные. Дядя Густав погиб в 27 лет, Воля (так называла брата Вольдемара его мать, сестра моего отца, до конца дней горевавшая по своему мальчику) — в 20. Они оба не успели обзавестись ни женами, ни детьми, и следы их недолгого пребывания на этой земле уже почти стерлись. В живых осталось очень мало очевидцев, знавших их лично, и чуть больше тех, кто хотя бы слышал о них. Если мы сегодня не позаботимся об увековечении памяти таких людей, всех погибших немцев-трудармейцев, то завтра, боюсь, это будет сделать уже некому.

ИТЛ Соликамскстрой: одно из мест,
где содержались трудармейцы

Беспощадная статистика свидетельствует, что судьба моего дяди и брата вполне типична для трудармейцев Усольлага: здесь из общего количества погибших более четверти составляли люди до 30 лет. В таких лагерях, как Усольлаг, режим хоронил не просто отдельно взятых ненавистных немцев, но и само будущее нашего народа. И если мы забудем о том, что и как там происходило, то это будет означать, что сталинские палачи, в конечном счете, достигли своей цели.

К счастью, в последние годы российские немцы (и, конечно, не только они) прилагают немало усилий для увековечения памяти десятков тысяч безвинно погибших трудармейцев. Применительно к Усольлагу это относится прежде всего к Эдвину Грибу, который сам отбывал трудармию в Соликамске и живет в этом городе по сей день. Именно по его инициативе там была проделана большая работа по выявлению данных о погибших трудармейцах в сохранившемся архиве Усольлага. Летом 2000 г. он переправил списки, составленные им и его помощниками, мне в Москву. К глубокому сожалению, наша Общественная академия смогла добиться их публикации только сейчас…

…В акте о смерти брата меня потрясла и фамилия человека, чья подпись там стоит первой: ЭПШТЕЙН. Имя этого душегуба, патологического немцененавистника, с его крылатой фразой «Дали бы мне автомат — всех до единого уложил бы!» запечатлел для истории тот же Г. Вольтер, со слов Иоганнеса Лотца, отбывавшего трудармию в Усольлаге34. То-то, должно быть, порадовался тов. Эпштейн, ставя свой автограф рядом с отпечатком пальца мертвого 20-летнего немца, причина смерти которого на этой маленькой безграмотной бумажке указана так: «Полиавитаминоз, тбц [туберкулез]».

Личные дела трудармейцев, которые подвергались аресту непосредственно в трудармейском лагере и затем отдавались под суд, хранятся отдельно, в секретном архиве Усольлага. Обвинения против них, насколько мне известно, выдвигались стандартные: побег («дезертирство»), отказ от работы или саботаж (если чуть живой трудармеец уже не был в состоянии работать) и, конечно, «политика» — знаменитая сталинская статья (антисоветская или контрреволюционная пропаганда или агитация)…

Барак — слово из русского языка, которое
не требует перевода ни на один из
языков мира (к сожалению)

…Усольлаг был единственным лесным лагерем НКВД, где исходная численность трудармейцев поддерживалась практически всю войну и даже увеличивалась. Отчасти это было достигнуто за счет новой мобилизации немцев после Постановления ГКО от 7 октября 1942 г., хотя оно вообще не предусматривало направления мобилизованных на лесозаготовки. Но в основном Усольлаг пополнялся путем переброски сюда трудармейцев из других лагерей, главным образом тоже лесных…

…Уровень смертности трудармейцев, подсчитанный нами по материалам архива Усольлага, расходится с данными некоторых авторов. Так, Г. Вольтер сообщил со слов А. Мунтаниола, что с конца сентября 1941 г. до начала марта 1942 г. в Усольлаге было зарегистрировано 3700 умерших трудоармейцев, а со слов Р. Поппе — что к весне 1943 г. в двух усольлаговских лагерях Соликамска осталась только половина из 12 тыс. трудмобилизованных, находившихся здесь в начале 1942 г. Данные сведения основаны на недоразумении: в действительности эти два трудармейца, как видно из текста книги, находились не в Усольлаге, а в соседнем Соликамскстрое. Далее, Н. Вашкау утверждает, что в целом по Усольлагу за 1941 г. умерли 6742 человека. В этом случае речь идет, очевидно, не только о трудармейцах, но о смертности по всему лагерю — уже потому, что в 1941 г. в Усольлаге еще не было «рабочих колонн». Других серьезных расхождений подобного рода мы в литературе не обнаружили…

…Работая в архиве Усольлага, я сразу же обратил внимание на высокую смертность трудармейцев, переведенных сюда из других лагерей. Многие из них умерли уже в первые дни и недели после прибытия. Причину вскрыл в своей книге еще Я. Шмаль: трудармеицы, отправленные из прежнего лагеря чуть живыми, не выдерживали изнурительной дороги и непривычных условий на новом месте — даже если это выражалось в более обильном, а не более скудном питании. Чаще всего такие люди умирали от расстройства системы пищеварения или от инфекционных болезней…

…Сложнее обстоит дело с информацией о месте смерти. Я еще до поездки в Соликамск заподозрил, что здесь что-то не так. Больше всего меня поразила совершенно аномальная динамика смертности в лагпункте Тимшер. В Усольлаге в целом самым гибельным был 1-й квартал 1943 г., когда умерла почти четверть (22,6%) всех погибших трудармейцев. А вот в Тимшере, судя по нашим спискам, смертность в этот период была относительно невысокой, а в течение 1942 г. вообще низкой, что совершенно не характерно ни для Усольлага, ни для трудармии как таковой.

Я обратил внимание на этот феномен еще и потому, что в Тимшере отбывал трудармию мой отец. Судя по его редким рассказам на эту тему, которые я слышал в детстве и юности, будущие трудармейцы, прошагав в феврале 1942 г. по лютому морозу и бездорожью почти 200 километров от Соликамска до Тимшера, обнаружили там сравнительно обустроенный лагпункт, из которого только что отправили их предшественников-заключенных. Для зеков, по словам отца, было припасено немало еды, благодаря чему трудармейцы Тимшера пережили начальный период трудармии относительно сносно. Но ведь не настолько много было этих продуктов, чтобы их могло хватить на целый год, до весны 1943 г., когда в Тимшере, если судить по нашим спискам, только и разразился настоящий голодомор?

Ситуация начала проясняться, когда я увидел в архиве Усольлага учетную карточку отца. Там он значится находившимся в Бондюге, хотя, как мне в точности известно, отец отбыл все 5,5 лет трудармии исключительно в Тимшере. Информация, дающая ключ к разгадке, содержится и в книге Я. Шмаля. Он перечисляет лагпункты, имевшиеся в тех местах, куда он попал летом 1943 г., — Тимшер, Чепец, Ильинка, Мазунья, и добавляет, что их управление находилось в Бондюге. Таким образом, Бондюг, судя по всему, являлся не отдельным лагпунктом, а одним из центров управления ими. На этом основании в учетных карточках, включая и запись о месте смерти, вполне могли, к примеру, вместо «Тимшер» писать «Бондюг». Я не берусь утверждать, что все записи о смерти в Бондюге относятся именно к Тимшеру, но в значительной степени это, похоже, так. Только в этом случае все становится на свои места: низкая смертность, наблюдавшаяся, якобы, в Тимшере в первый год трудармии, объясняется попросту тем, что в данный период местом смерти здешних трудармейцев указывался Бондюг. И подобное явление было возможно, конечно, и в других лагпунктах.

Особую страницу в истории трудармии в Усольлаге представляет пребывание здесь немецких женщин. В целом их смертность, судя по нашим данным, была на порядок ниже, чем у мужчин-трудармейцев — они родко работали непосредственно на лесоповале, не находились в трудармии в страшном 42-м году, и к тому же женщины, как известно, отличаются и большей выживаемостью в экстремальных условиях. Но от этого их пребывание в лагерях смерти не становится меньшей трагедией. Особенно ужасно то, что более половины умерших в Усольлаге женщин-трудармеек были моложе 30 лет. Погибли будущие матери, включая совсем юных девушек. Погибли, унеся с собой в могилу неродившихся немецких детей.

Женщины, попавшие в трудармию, заметно отличались по возрасту от мужчин — возрастная группа от 30 до 39 составляла среди женщин гораздо меньшую часть. Причина известна: гуманный ГКО, повелевший своим Постановлением от 7 октября 1942 г. отправить на трудармейскую каторгу ни в чем не повинных немецких женщин от 16 до 45, освободил от мобилизации беременных и имеющих детей до трех лет60 (хотя не столь детолюбивые местные власти нередко плевали на это ограничение). Тем самым в трудармии оказались в основном незамужние девушки и женщины старше 40. Наибольшее число умерших среди женщин-трудармеек Усольлага зарегистрировано во 2-м и 3-м кварталах 1944 г., когда наблюдался всплеск смертности и среди мужчин.

Таковы основные выводы, к которым нас привело изучение трудармейского архива Усольлага. Не берусь предсказать, как они будут восприняты российскими немцами, прежде всего самими трудармейцами, тем более после недавней беседы в нашем Российско-Немецком доме в Москве. Я разговорился с бывшим трудармейцем Усольлага, и он, услышав, что по архивным данным в этом лагере погибло около 3500 трудар-мейцев, едва сдержал свое возмущение. По его словам, в 1943 г. в лагпункте Ильинка, где он находился, были периоды, когда в день умирало по десятку человек. А ведь данный лагпункт, если верить нашим спискам, был в Усольлаге далеко не самым гибельным. Этот человек видел трудармию не на бумаге, а воочию, и он, я думаю, по-своему прав.

Прав прежде всего потому, что нам удалось узнать о трудармейском Усольлаге немало, но, к сожалению, далеко не все. Мы просмотрели учетные карточки трудармейцев, однако почти еще не коснулись их сохранившихся личных дел. А в них имеется много информации, которая может существенно дополнить и в чем-то, конечно, уточнить полученные нами сведения. Особая проблема — судьбы массы трудармейцев, отданных в трудармии под суд. Как я отметил выше, ее изучение даже еще не начиналось…

Источник статьи

Вернуться в рубрику Музей, Новости